В мае 2014-го в моём окружении было пять человек, которые ходили на "референдум". Пять человек, хотевших перемен, не веривших, что позитивные перемены принесет пост-майданная Украина, и отправившихся голосовать за них на "референдум"... С. работал в пенитенциарной системе. Проще говоря, большую часть жизни он был милиционером. Но чтобы пояснить его мотивы, нужно рассказывать о нём чуть больше, чем называть его место работы. С 16 лет он был круглым сиротой. Тем немногочисленным родственникам, которые у него были, он был не нужен. Очень редко в моменты полного отчаяния он приходил к ним, и всё, на что он мог рассчитывать, это порция еды. Ни жалость, душевность или участие, а тарелка борща. Поэтому ходил он к ним редко, а всю свою жизнь пытался выбраться из трудностей в одиночку. Референдум был для него надеждой жить лучше. Улучшить материальное положение, вероятно, воплотить какие-то идеалы, доказать свою точку зрения и увидеть результат. Он бомбил меня смс-ками: ты пойдёшь голосовать, ты уже сходила? Из тех пяти человек, кого я точно знала, как голосовавших, он остался в Луганске. Его бывшая жена вывезла их сына на территорию свободной Украины, нашла там работу и почти сразу пояснила ему, как и куда пересылать ей алименты в любой валюте. Сетовала, что из-за его убеждений ей будет сложно найти там работу, хоть он ей и бывший муж. Я не знаю, рад ли он всему, что произошло после референдума. Как и всем бюджетникам, ему не платили девять месяцев. Он ходил на работу всё это время. Ездил бесплатно, ему нечем было платить за проезд. Если водитель пытался загораживать ему выход, отталкивал его и уходил – рост и фигура у него были внушительными. А ел он на работе из порций заключённых. С работы уносил булку хлеба, которой ему хватало до следующей смены и так все девять месяцев. Странно, что он пережил их как-то удивительно спокойно. Когда я спрашивала его, он пожимал плечами: «Все здесь так живут». И, похоже, именно это его успокаивало, что этот период нужно переждать, и он не один в таком вот плачевном положении. Но потом его уволили, и началась новая череда испытаний – поиски работы и попытки выжить на 5000 рублей. Снова тотальная экономия и жизнь от получки до получки. Я хотела бы спросить, как ему всё это сейчас и за такую ли жизнь он голосовал? Но понимаю, что на любой вопрос можно найти удобный ответ. И зная его больше десяти лет, мне жаль, что и на этом круге он разочаровался. Он наивно верил, что будет лучше, что всё, что он может – работать и проголосовать за свой выбор. Из этих пятерых в Луганске остался ещё один человек. Его жизнь также круто поменялась – она стала послушницей. Раньше говорили «ушла в монастырь», возможно, сейчас это называется также. У неё была сеть своих магазинов. Бизнес прочный, с именем, репутацией, своими клиентами. Она тоже звонила накануне референдума и агитировала нас: обязательно идите и голосуйте! Кроме этого она проводила время на митингах у здания СБУ, готовила бутерброды для бастующих, сдавала кровь и была очень активна. Я знаю её вообще как очень активного человека. До тех событий она много времени, сил и средств уделяла проблемам людей без определённого места жительства. По своей инициативе и за свой счёт сняла фильм о них, распространяла среди чиновников, чтобы привлечь внимание к этой проблеме. Строила приют для этой категории, выделяла для этого средства, агитировала неравнодушных. То есть А. была невероятно энергичным человеком, который имел планы вперёд на годы, и остановить её могли разве что проблемы со здоровьем… Когда мы увиделись спустя два года после 2014, эта была полная подмена той женщины. В чёрном, поникшая она ехала в маршрутке в храм. Сказала, что отошла от дел и ещё, что за это время у неё умер муж, который её во всём поддерживал. Из категории местных миллионеров она резко перешла в совсем другое измерение жизни, поменявшись до неузнаваемости сама. И, конечно, причиной тому был не референдум или его последствия, но это была полная подмена той А., которую я знала всю свою жизнь. Разочаровалась ли она во всем, что происходило вокруг неё? Скорее всего. Если до 2014 года она сетовала на равнодушие городских властей к проблемам малоимущих, но у неё хотя бы были возможности им помогать, то после лета 2014 года малоимущих стало в разы больше, и она поняла, что борется с ветряными мельницами – с тотальной бедностью ей одной не справиться. В. была яркой и энергичной. И она тоже проводила вечера у СБУ, призывая Россию в Луганск, а луганчан голосовать за отделение. И первой выехала из Луганска навстречу лучшей жизни. Пояснение было простое – страх за свою жизнь и жизнь детей. И логика была во всём: да, хотела лучшей жизни, но не думала, что это будет такой ценой и что будет так страшно. И мы говорили за спиной В.: если ты так звала Россию и перемены, отчего не ждёшь их здесь? Но она вряд ли уже вернётся сюда и вряд ли поменяет тот российский город, в котором теперь живёт на Луганск. Когда мы говорим обо всём, она по-женски пожимает плечами: что-то пошло не так, никто тогда не думал, что всё так обернётся. И она-то хотела как лучше. Хотя было ли ей плохо до 2014 года? Нет. Говорят, лучшее – враг хорошему. Не знаю, поняли ли это все те, кто хотел той весной лучшей жизни. Вместе с В. выехала и Н. В России у неё была вся родня, там было спокойно и родственники могли обеспечить жильём и поддержкой на первое время. Возвращаться не планирует – страшно. Да и к чему возвращаться? К зарплатам в пять тысяч рублей в лучшем случае и очень странной жизни? И снова мы говорили между собой: отчего мы вынуждены жить в тех переменах, которые мы не звали, а те, кто призывал, голосовал и провозглашал, всё это время живут в России? Т. С семьей тоже ходили на "референдум". Но они голосовали против нацизма и никак не думали, что выбирают войну. Они уехали после того, когда стало окончательно ясно, что на их столе деликатесом стало не только мясо, но и творог, который они не могут позволить себе даже раз в неделю. Болезненно решались, не спали ночами, рыдали от неизбежности выезда из своего дома и уехали… Уехали на территорию законной Украины зарабатывать пенсии и жить в стабильности. И они не стали счастливее, но у них появилась возможность лучше питаться и верить во что-то. Например, в то, что их дом и работа снова будут в одном городе, а Украина – в Луганске. Ольга Кучер, Луганск, для "ОстроВа"
